Современная Европа родилась во Франции 40 лет назад

Париж, май 1968-го. Студенческие волнения, перешедшие в волну рабочих забастовок по всей Франции. Бесконечные демонстрации, схватки с полицией, баррикады, дым от горящих машин, слезоточивый газ, рев мотоциклов… Что это было? «Праздник непослушания» или колоссальные социальные потрясения?

Крестовый поход студентов

ТЕ, кто говорит о «весне-1968» с неприязнью (тот же нынешний президент Франции Саркози), вспоминают разбитые витрины, призывы к революции, наркотики в студенческих общежитиях, стены Сорбонны, исписанные вызывающими лозунгами (самый знаменитый – «Запрещается запрещать!»). Подчеркивается: власть нельзя трогать руками! Защитники 1968-го скажут: не трогать – так она и не глянет на простого человека. Да, бунт есть бунт, студенческий в том числе. Но, с одной стороны, в те годы вся западная молодежь хотела перемен и была в духовном поиске (вспомните хиппи). С другой – студентов ведь поддержали профсоюзы! И когда по улицам городов покатились стотысячные демонстрации, забастовали заводы и порты, когда затрещала вся экономика страны, власть пошла на уступки. Французским профсоюзам удалось реализовать свое главное требование – «40-1000-60» (40-часовая трудовая неделя +1000 франков минимальной зарплаты (неплохая по тем временам сумма) + пенсия в 60 лет).

Если о французских событиях 1968-го начнет рассказывать историк – зароемся в хронологии дат и фактов. Ну что нам углубляться в подробности действий какого-нибудь студенческого «Ситуационистского Интернационала», хоть он и играл тогда важную роль! Важнее понять общий смысл и дух событий.

Две разные Франции

НАШ постоянный автор Петр Ростин – геолог. Но судьба его семьи – история старого столичного интеллигентного рода, который когда-то еще наша революция разметала по миру. В итоге двоюродные братья и сест¬ры Ростина выросли французами. В событиях 1968-го они участвовали активно. Семейные связи поддерживались и при советской власти, сейчас – тем более. Тема 1968-го в разговорах нет-нет да возникает...

К этому человеку «АН» и обратились за комментарием.

– Детский вопрос: а чего бы этим французским студентам не учиться спокойно?

– Начнем с простого. Те, кому в 1968 м было 20, родились в 1948-м, так? Людям после войны хотелось жить, любить, игрались свадьбы... Тогда родилось очень много детей. И через 20 лет в Европе вообще и во Франции в частности оказалось столько же молодежи. Со своим адреналином, субкультурой – джинсы, музыка, мотоциклы. Это была уже не демографическая, а социальная группа.

Но Франция 1960 х жила, может, и получше нас, однако хуже, например, Германии – хотя бы потому, что после Второй мировой пережила еще две войны: в Индокитае и Алжире. Рабочий получал немного, мелкий служащий – вообще на уровне Акакия Акакиевича. При этом в обществе – негласная, но очевидная кастовость. Во Франции, например, две системы высшего образования – университеты и высшие школы (Гранд Эколь). Так вот в 1968-м бунтовали университеты – но не Гранд Эколь. Почему? А это – «кузницы кадров» французской бюрократии, дети рабочих сюда не попадали. Они шли в университеты – но по окончании особых перспектив не имели.

Вообще, Франция «до 1968-го» и после – две разные страны. Кто сегодня помнит, что «та» Франция была строгим католическим государством? А это порождало, например, ряд женских проблем. И не только запрет абортов. Женщина, например, не всякий документ имела право подписать!

Говорить можно много, поймите главное: необходимость реформ назрела. Их жаждали все. Кузина рассказывала: в мае, в разгар событий, к ее знакомым заскочила Марина Влади. Хлопнула стаканчик виски, бросила: «Я – на демонстрацию!» и умчалась. Не знаю, понимала ли она, кто и за что борется. Но стоять в стороне было нельзя.

– Если в нашей студенческой общаге милиция заберет пару набуянивших ребят – никто ректорат захватывать не кинется…

– Это у нас. А там со Средневековья повелось: в университетах – свои законы. В мае 1968-го власти попытались закрыть Сорбонну. Тут же все вспомнили: последний раз это делали гитлеровцы.

– Почему студентов так мощно поддер¬жали профсоюзы?

– Во Франции так: если где-то забастуют горняки, в другом месте «в поддержку» обязательно забастуют учителя. Традиция «рабочей солидарности». Студенческие бунты стали для профсоюзов поводом напомнить о своих давних требованиях.

– Чем объяснить тогдашнюю сдержанность французских коммунистов? Они ведь были мощной силой – «красный пояс Парижа», депутаты в парламенте…

– Тут – свой кризис. Верхушка ФКП подкармливалась из Кремля, это знали все. А Кремлю в 1968-м не хотелось ссориться с официальным Парижем. С другой стороны, для рядовых коммунистов СССР уже вообще не был иконой. Они были готовы драться за свои идеалы, но не ради геополитики Москвы. Я знаю человека, который тогда активно включился в события. Он был постарше остальных, участник Сопротивления – потому мог, например, подсказать молодежи, где и как лучше поставить баррикаду (чем сходу завоевал авторитет). Пламенный коммунист – и абсолютный антисоветчик. Действовал сугубо по своей воле. «Красные» профсоюзы совсем от участия в акциях уклониться не могли, но были отнюдь не самыми радикальными. Кстати, с тех дней влияние ФКП пошло на спад.

– После 1968-го ушел де Голль. Великого политика сломали мальчишки?

– Де Голль уже совершил два своих главных подвига: спас честь Франции во время Второй мировой и в 1962-м отпустил на волю Алжир. Но Алжир ему дорого стоил. Во Францию пришлось бежать сотням тысяч «черноногих» – тамошних французов. Им справедливо сочувствовали – людей лишили родины! Потому абсолютным моральным авторитетом для нации де Голль уже не был. А в 1968-м это просто пожилой, уставший человек. Зачем-то поехал с визитом в Румынию. Потом вообще исчез. Потом заявил, что не пойдет на переговоры с мятежниками – а если не договариваться, то что?

– Мы знаем позицию «поколения-1968». А что заявляли их противники?

– Французские левые – традиционно блестящие публицисты, говоруны. Консерваторы сдержанны. Да и нелегко было возражать. Вот не главный, но характерный пример: австрийский ученый Конрад Лоренц, создатель этологии – науки о поведении животных. Пока писал про серых гусей и жучков-паучков, был общим любимцем. Но после 68-го выпустил книгу, где все едко объяснил просто столкновением поколений – таким же, как, например, в стае макак. Боже, что началось! Лоренца обозвали нацистом, припомнили службу в вермахте – хотя он был просто мобилизован как ветеринар.

– Прошло 40 лет. Бывшим бунтарям уже за 60. Как вспоминают молодость?

– Те, кого я знаю, – хорошо. «Мы творили историю!» Они ведь своего добились. Мир не перевернули, но реформы во Франции прошли. Люди получили социальные гарантии, новый жизненный шанс. «Рядовые» тех битв (студенты, рабочие) сегодня – классический «средний класс». Их вожаки (тот же знаменитый Кон-Бендит) – депутаты Европарламента, министры, профессора. Революционность с годами переросла в обычный либерализм. А поскольку бурлила тогда не только Франция (просто там события были ярче), можно сказать, что вся современная Европа – родом из 1968-го.

Из хроники событий

Все началось в Нантере…

ФJHVFKMYJ хронику французской «горячей весны – 1968» принято исчислять с 20 марта. В университете города Нантер были арестованы несколько студентов, левых активистов. Накануне, протестуя против войны во Вьетнаме, они блокировали работу местного отделения «Америкэн Экспресс». Арест возмутил студенческую массу. Стихийный митинг закончился захватом ректората.

Чтобы выявить зачинщиков, полиция заслала в университет агентов в штатском. Их вычислили, сфото¬графировали, вывесили фото. Разъяренные «флики» ворвались в университет – и наткнулись на жесткий отпор. Ректор прекратил занятия. В ответ по всей стране начались акции солидарности с нантерцами. Они переросли в студенческие волнения в Париже, длившиеся почти весь май.

Сорбонна была захвачена студентами. Латинский квартал оброс баррикадами. Пули не свистели, но летели булыжники, крушили ребра полицейские дубинки, счет раненым с обеих сторон шел на сотни. События взбудоражили всю Францию. Студентов тогда поддержали профсоюзы, началась нескончаемая череда забастовок, акций протеста – уже под социальными лозунгами. В событиях участвовало свыше 8 млн. человек – не только студенты, но и рабочие, интеллигенция, даже крестьяне.

Окончанием «весны» можно считать 7 июля. Президент Шарль де Голль выступил по телевидению. Суть его жесткой речи: реформы – да, бардак – нет! (Студенты действительно позитивной программы не имели, хватались за троцкистские и маоистские идеи, вроде распределения продуктов вместо магазинов). Де Голль ощущал за собой силу: Франция сочувствовала своей молодежи, была готова бастовать ради улучшения жизни, но революций не желала – это подтвердили спешно проведенные новые парламентские выборы, которые «партия власти» выиграла.

Перераспределение социальных благ тем не менее пришлось начать. Следствием стали инфляция, рост налогов, требования новых реформ – и де Голль, махнув рукой, ушел в 1969-м в отставку.